Христианские и языческие мотивы в творчестве И.А. Бунина
Тепляшин Андрей
14.06.2010
Мы начнем анализ произведений И.А. Бунина со скромной части художественного наследия писателя, а именно, с его так называемых «путевых поэм». Надо сказать, что тяга к странствиям, к познанию окружающего мира была в высшей степени присуща Бунину. Как таковые, путешествия автора отображены в цикле «Тень птицы» (1907-1911 гг.) и путевых дневниках «Воды многие» (1910-1911 гг.). Изданы они были уже эмиграции в конце 20х – начале 30х годов.
Примечателен восточный маршрут этих путешествий. Так, путешествие Бунина в Турцию и другие ближневосточные страны очень органично вписывается в традицию паломнических христианских текстов, восходящую к игумену Даниилу – он считается основателем жанра древнерусских «хождений». Постепенно этот жанр под влиянием светских тенденций в культуре и с развитием повествовательных форм утерял свою сакральность, может быть даже какую-то экстатичность, и превратился в обычный экзотический очерк, в котором достаточно сухо упоминается о посещении священных мест. Влияние Евангелия ослабевает, авторы чаще обращаются к апокрифам, а не к каноническим книгам Нового Завета. Эту мысль высказал первый рецензент «Тени птицы» историк П.М. Бицилли: «Замечательно, как слабо повлияло Евангелие на всю последующую культуру христианского человечества – доказательство, как бесповоротно умерла Эллада: ведь вся история христианского искусства, и западного, и восточного, связана гораздо более с апокрифами, нежели с каноническими книгами Нового Завета»1. Путешествие Бунина романтическое, Евангелие в нем присутствует в качестве фольклорных реминисценций. Христианская тема в повествовании не является солирующей, она фоновая, она существует наравне с импрессионистским пейзажем или, например, натюрмортом городского базара. По замечанию Бицилли, Бунин странствовал по следам Христа, но «Христа не нашел»2.
В целом, «Тень птицы» ничем не выделяется из общей направленности искусства «серебряного века», которое искало свою прародину – «золотой век». Литература этого периода представлена целым рядом «путевых поэм», направленность которых не географическая, не пространственная, а временная – маршрут этих путешествий пролегает в прошлое.
«Белый ищет зерна мирового развития в северо-африканских странах как антитезу эллинско-римскому генезису. Неоромантизмом дышат мексиканские записки Бальмонта. Розанов стремится подвести итог и склонен обнаружить новые, разрушительные веяния – подмеченная им в очерках об Италии дешевая американизация культуры»3.
Итак, цикл «Тень птицы» звучит в тональность с философией серебряного века. Бунин обращается к ушедшим векам, пытается с помощью воображения воссоздать историческую атмосферу.
Христианские и языческие мотивы присутствуют в самом названии цикла. Ведь его первоначальное название – «Поля мертвых». Так называется и городское кладбище в окрестностях Стамбула – безжизненные останки прошлого. И поле мертвых есть в книге пророка Иезекииля в 37 главе – но здесь кости мертвых по воле Бога оживают.
Конечно, в «Тени птицы» языческие мотивы превалируют. Главным образом, они выражаются в красочном, экзотическом показе, который атакует чувственное восприятие читателя, порабощает его воображение.
«Потом я стою на носу и смотрю то на острую железную грудь, грубо режущую воду, то на лежащую мачту бугшприта, медленно, но упорно лезущую в голубой склон неба».
«Вода стекловидными валами разваливается на стороны».
«Сладострастно сомнамбулический ропот жаб» и т.д.
Путешествие на Восток оставило глубокий след в душе Бунина, восточные образы и символы будут неоднократно появляться в последующих произведениях автора. В цикле «Темные аллеи» в заглавном рассказе главная героиня темноволосая, чернобровая, похожая на пожилую цыганку4, последние же рассказы цикла («Весной в Иудее», «Ночлег») напрямую вырисовывают портреты восточных красавиц, «будто пришедших из библейской Песни Песней»5. Этим портретам сопутствуют и восточные элементы одежды, интерьера, пейзажа, в особенности московского в «Чистом понедельнике»: «Странный город! – говорил я себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. – Василий Блаженный и Спас-на-Бору, итальянские соборы – и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах…»6. «С меня опять было довольно и того, что вот я сперва тесно сижу с ней в летящих и раскатывающихся санках…, потом вхожу с ней в людную залу ресторана под марш из «Аиды», ем и пью рядом с ней…, гляжу на губы, которые целовал час тому назад, - да, целовал, говорил я себе, с восторженной благодарностью глядя на них, на темный пушок над ними…думая: «Москва, Астрахань, Персия, Индия!»7. «Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и Богородица Троеручица. Три руки! Ведь это Индия! Вы – барин, вы не можете понимать так, как я, всю эту Москву»8.
Может возникнуть сомнение, насколько вообще правомочно приписывать цикл «Темные аллеи» к периоду серебряного века, ведь большая часть новелл написана Буниным в эмиграции незадолго до начала Второй Мировой войны. Но, если мы вспомним общий тон искусства серебряного века – взгляд в прошлое, причем этот взгляд не простая художественная стилизация, он целенаправленно обращен в прошлое, в котором тот или иной автор ищет ответы на насущные вопросы – то мы увидим, что и «Темные аллеи» соответствуют этому тону. В «Темных аллеях» писатель как бы вглядывается в безвозвратно потерянное российское прошлое, пытается его восстановить, вспомнить малейшие детали. Многие рассказы, такие как «Чистый понедельник», «Поздний час», перенасыщены приметами быта и времени.
Прежде чем, мы подробно рассмотрим рассказы цикла, приведем слова И. Ильина относительно «Темных аллей» и других поздних произведений Бунина: «Искусство Бунина по существу своему додуховно. Ничего, кроме «первобытной грамматики любви» да «темных аллей греха» у него искать не следует»9.
Действительно, в «Темных аллеях» Бунин много размышляет о тайнах любви, любовь и ее проявления - это едва ли не ключевая тематика цикла. Любовь у Бунина предстает как высшее воплощение и проявление жизни, смысл, цель, содержание человеческого существования на земле. И в каждом рассказе происходит борьба между двумя типами восприятия любви – материального, где любовь предстает как слепая, животная энергия, овладевающая всем существом человека и лишающая его разума («Кавказ», «Руся», «Натали»); и духовного – где любовь перерождает героев рассказов, превращает их лица в лики («Чистый понедельник»). И в новеллах, где духовное находится в подчинении у материального, там духовное чахнет, гибнет. А подчинение духовным целям не губит материальное, а наоборот, придает ему свежесть, яркость, чистоту, возвышенность.
Но с какой бы точки зрения Бунин не писал бы о любви – христианской или языческой, повествование он направляет по определенной схеме. Так, например, любовные коллизии четко делятся на 3 части: стремление мужчины к женщине – близость с женщиной – трагический финал (смерть мужчины, смерть женщины, невозможность мужчины и женщины быть вместе по не зависящим от них причинам или в связи с особенностями понимания любви героями)10. Трагическая концовка обусловлена несколькими факторами. Несмотря на то, что бунинские произведения не автобиографичны, в них присутствует печать судьбы писателя – как мы знаем, Бунин не сразу обрел счастье в личной жизни – он был несколько раз женат, прежде чем нашел верную спутницу. Во-вторых, трагические финалы являются следствием философских взглядов Бунина. Это писатель, «воспевающий великую ценность страдания»11. В одном из своих стихотворений, Бунин напрямую называет страдания «источником радости»12. «Это уже форменный культ «страдальческого» начала»13. Здесь нельзя не провести аналогию с буддизмом, утверждающим, что вся наша жизнь – страдание. По представлениям буддистов страдания являются следствием желаний человека, его страстей. И бунинских героев приводит к страданию страстное отношение к жизни, поиск новых и новых впечатлений14. Только Бунин не ищет путей избавления от страданий, он даже находит какое-то упоение в них. Все дело в том, что у Бунина сильно развито учение о Всебытии: «Рождение ни как не есть мое начало. Мое начало и в той непостижимой для меня тьме, в которой я был от зачатия до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, пращурах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме, где однако многое повторилось почти до тождественности… В свой срок кто-то должен и будет чувствовать себя – мною: индийская карма совсем не мудрствование, а физиология»15. Это ощущение полной включенности в бытие, ощущение в себе всей предшествующей истории человечества и ожидание будущего перевоплощения заставляют Бунина чувственно, страстно переживать мир, впитывать все в себя все новые и новые впечатления. И ради этого постоянного поиска Бунину приходилось мириться с неизбежностью страданий.
В качестве трагической силы, мешающей счастью людей, выступает внешний мир, либо обрывающий жизнь одного из любящих людей, либо всячески мешающий им быть вместе16. Можно сделать вывод, что в произведениях Бунина любовь предстает как самоцельная любовная встреча, не имеющая дальнейших перспектив. Конечно, такой взгляд на тайну жизни далек от христианского. Женщина здесь – в первую очередь любовница, ее роль жены, матери либо умалчивается, либо выводится на второй план17. Итак, любовь по Бунину – это всего лишь счастливая кратковременная встреча, чаще всего в форме добрачной связи или супружеской неверности. О таких христианских институтах, как брак, материнство, супружество Бунин не говорит18.
Итак, после разрыва отношений одному из любящих или двоим остаются только воспоминания. Память по Бунину является невещественной, духовной, психологической и одновременно вещественной, биологической связью с основами бытия. Каждый миг жизни оставляет отпечаток на человеческом Я, эти отпечатки не умирают, они связывают человека с Единым Всебытием19, в котором материальное и духовное сливаются. Таким образом, память разрушает не только время, но и пространство, она становится эквивалентом вечности, бесконечности, всеединства20. Отсюда недоверие Бунина к рационализму и предпочтение, оказываемое им интуиции и непосредственному знанию. Потому и излюбленные герои Бунина не те, что несут мудрость разума, а те, что носят в себе первобытную мудрость инстинктов21.
Итак, центральная идея произведений Бунина – полная включенность в бытие. Эта включенность далеко не христианская, так как предполагает отдание души в полную власть страстей, чувств, желаний. Первенствующая среди этих страстей – любовь. Но любовь не в высоком христианском смысле, а языческом, любовь у Бунина – это Эрос. Подчинение его воле приводит героев неминуемо к страданиям, трагическому финалу.
Но нельзя отрицать и христианские мотивы в произведениях Бунина. Они есть, но они не несут той нравственной, богословской, религиозной окраски, которую они имеют в самом христианстве. Христианство у Бунина чаще всего фон, на котором разворачивается действие того или иного произведения, своего рода художественный прием для придания экзотического колорита.
Список литературы.
Бицилли П. Иван Бунин. «Тень птицы» // Современные записки. №47.
Бунин И.А. Повести и рассказы. Л., 1985.
Громов-Колли А.В. «Путевые поэмы» И.А. Бунина (Проблематика, жанр, поэтика) // И.А. Бунин и русская литература XX века: По материалам Международной научной конференции. М., 1995.
Мальцев Ю.В. Иван Бунин. 1870-1953. Посев, 1994.
Пращерук Н.В. Художественный мир прозы И.А. Бунина: язык пространства. Екатеринбург, 1999.
Сигов В.К. Народный характер и судьба России в творчестве И.А. Бунина // И.А. Бунин и русская литература XX века: По материалам Международной научной конференции.
Шулятиков В.М. Этапы новейшей лирики: Надсон, Апухтин, Вл. Соловьев, Мережковский, Минский, Голенищев-Кутузов, Бунин // И.А. Бунин: pro et contra: Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб, 2001.
